я менял голову, отдал свою на проветривание.

крики по ветру, а сопли меня проведывали.

два выхода: врать и врать всем.

сто метров от края. переписываю кассеты.

отпечатки твои в одиночных постелях,

последние краешки тела в глазах красных.

звезды опознали по венам и зрачкам белым,

твоя прожженная ничтожная жизнь. я не победил,

но я участвовал.



в пепельнице только фильтры,

на кровати б*лье

и переписанные фильмы.

у соседей кто-то блюет своей фантазией,

а трезвость в разъездах.

улыбку, губы и грубость прозевал.

мои назойливые радости в горло подлезли

и спят в подъездах.



настоящая весна будет самая,

была мартовская чушь.

ямы, трещины, ямы


и только лучшая в глазах там.

между ссорами, каждые сорок секунд

брал трубку,

номер через восьмерку и длинный гудок.

положи, глупая, я далеко.





успокаивая надрывность кидал крошки в ритм.

музыка, бристоль представил, усталость и мосты.

кто-то успокаивает, а кто-то устаканивается.

под стеной, на коробках, в проповеди он отдал

отдал, отдал, но зная, что подарят.

кто-то пьет по праздникам, а кто-то одинаково грустит

разбивая себя на пазлы.

я часто достаю из шкафа бесповоротность

чаще достаю людей. и скромность,

дыша только в форточки и в воротники

по-иному людей воротит.

я люблю всех и спешку, и ненавижу одиночество.

а ты себя, успешность свою возлюбленную

и ненавидишь окна, в которые молча.